Поддержать команду Зеркала
Беларусы на войне
  1. Лавров озвучил одно из ключевых требований России для мирного соглашения, считают аналитики. Вот какое
  2. Polityka: У пропавшей Мельниковой был роман с женатым агентом беларусских спецслужб, они вместе летали на отдых
  3. Москва снова ставит под сомнение независимость Украины и Беларуси. Эксперты рассказали, что это может означать
  4. КС опубликовал официальное заявление в связи с исчезновением Анжелики Мельниковой
  5. «Чудес не будет». Экс-главком ВСУ заявил, что Украина не сможет вернуть границы 1991 года
  6. Чиновники ввели новшества для рынка труда, а теперь грозят «административкой» тем, кто нарушит новые правила
  7. Украина и Россия провели второй этап обмена пленными: в обе стороны отправились по 307 человек
  8. Лукашенко подтвердил, что отобрал у российского друга-олигарха предприятие
  9. «Товарищ с ералашным выражением лица советского коммунизма». Поговорили со знакомым бойфренда Мельниковой, служащим в военной разведке
  10. В МВД отправили петицию против въезда в Беларусь 150 тысяч пакистанцев. Что ответили силовики
  11. Если Лукашенко уйдет, Беларусь возглавят силовики? Или его семья? Появилось новое исследование о вероятных преемниках политика — рассказываем
  12. При обмене валюты по-прежнему возникают трудности. В этой ситуации еще один банк решил по-новому принимать доллары и евро


/

В мае у Саши Филипенко вышла книга «Слон» — первый беларусский роман на тему российско-украинской войны. За неделю он стал бестселлером. Литовскому изданию Delfi писатель рассказал, как в 40 лет научился быть счастливым, получая угрозы от спецслужб, будучи в международном розыске и имея паспорт, срок действия которого истекает через плотора года.

Саша Филипенко. Фото из архива
Саша Филипенко. Фото из архива

Купить новую книгу Саши Филипенко на беларусском языке можно по ссылке. 25 мая писатель проведет живую встречу в Вильнюсе. Приобрести билет можно здесь.

«А Саша любит Беларусь?» Как преследования спецслужб попали в роман

— Саша, когда ты понял, что твоя жизнь удалась?

— Недавно. Я почитал статью про себя в Википедии и понял это. Раньше я предъявлял к себе много требований и мало ценил то, что сделал. Будто бы я всю жизнь себе говорил: всн, что у меня есть, — это не достижение, а норма. Первая книга — норма, вторая — норма. Я всн время ставил себе планку все выше и выше. А сейчас я очень счастливый, что я могу просто писать книжки и пьесы. Я просыпаюсь с хорошим настроением, я радуюсь жизни, я ловлю каждый момент. Это происходит супер-осознанно.

— Что конкретно тебя радует?

— Вот беларусские книги раскупили, и издатель сказал, что будет допечатывать тираж. Это же потрясающе! На белорусском языке! Это супер-круто, тем более, что мы не в своей стране. Это люди делают в изгнании. Это большое счастье. Похоже, 40 лет — это лучший возраст. Я чувствую себя молодым, я здоровый, у меня любимый сын. Я читаю классные книжки, смотрю классные спектакли, рыдаю на них, проживаю огромное количество эмоций, путешествую.

— Что случилось между ощущением, что жизнь не удалась, и осознанием счастья?

— Я поумнел, повзрослел и стал спокойнее. Проработал тревогу. У меня есть хорошая терапия и отказ от алкоголя. Когда не было бокса, не было терапии, был алкоголь, было трудно чувствовать счастье. Моя подруга — хирург в Вене, и каждый день она режет людей, оперирует детей с очень разными исходами. Когда мы с ней общаемся на фоне войны, друзей в Украине, репрессий в Беларуси, я начинаю по-другому смотреть на жизнь.

Не забывать про то, что нужно ценить каждый момент в жизни, что его надо правда ценить, потому что это совершенно удивительное что-то.

До этого был сложный период в жизни. Я с ним справился. Я стал другим человеком, за это время во мне случились фундаментальные перемены. Я стал ценить то, чего раньше не ценил, получать удовольствие от других вещей. И у меня ушла тревога. Раньше во мне было много тревоги, я эту тревогу прорабатывал и проработал. И были причины, почему она увеличивалась.

— Это связано с политикой?

— Конечно. На мне есть уголовное дело, я получал угрозы от спецслужб… Эти ребята не представляются, но мы не можем не догадываться. Самое поганое в этих угрозах, что они были систематические. Это было несколько месяцев постоянного преследования. Они писали страшные вещи в инстаграме, в телеграме, на почту. И ты блокируешь один аккаунт, а приходят новые… Они посылали сигналы, например, в связи с выступлением в Совете Европы. И это не способствовало тому, чтобы тревога уходила куда-то. Это было год назад. И это я описываю в «Слоне».

— А близких не трогают?

— Мои родители в Беларуси. Их вызывают на допросы, у них нет документов, они не могут уехать.

— Как не могут уехать?

— Потому что у них нет новых загранпаспортов (мама Саши — русская, отец — украинец — Прим. «Зеркала»). Их не дают. Когда домой приходят восемь автоматчиков и кладут родителей на пол, то у мамы это остается надолго. И это может повториться. И ты каждый день будто бы ждешь. Я же после этого не перестал молчать, продолжаю говорить. А в это время следователь спрашивает у папы, любит ли Саша Беларусь.

— Что ответил папа?

— Ответил, что да, Саша любит Беларусь. И было бы неплохо, чтобы Беларусь уже тоже начала любить Сашу.

— А Саша любит Беларусь? Назови свое любимое в стране.

— Конечно, да. Мне кажется, Саша любит ту Беларусь, которая уже не существует. Во-первых, Саша любит Беларусь своего детства. И ту Беларусь, которая может быть. И чем больше я путешествую по миру, чем больше стран я вижу, тем больше я понимаю, что у нас есть все, абсолютно все, для того чтобы быть очень классной страной. В Беларуси я люблю людей, очень классных людей с очень классным чувством юмора, очень спокойных, практичных, простых в общении. Я очень люблю Минск, в котором я чувствую себя дома, везде, на любой улице, где бы я ни находился в Минске. Я чувствую себя дома, как будто я не выходил из своей собственной квартиры. Я люблю ощущение дома. Это то, что я больше всего люблю в Беларуси. Я понимаю, что где бы я ни был, я не чувствовал себя так круто, как дома.

— На сколько лет тебя могут посадить?

— У меня статья 130, часть третья — это экстремизм. Мне приписывают, что посредством моих книг я обвинял три группы силовиков, еще кого-то и патриотически настроенных граждан, что привело к массовым протестам в Республике Беларусь. Я очень страшный человек. И за это грозит 12 лет. Я спросил, кто меня будет защищать. Мне сказали, что дадут адвоката по назначению, который заблокирует тебя, как только ты ему позвонишь. И так и случилось.

— Как в Европе с этим живется?

— У меня плохая статья: она все-таки террористическая, так что все равно даже в европейских странах нужно доказывать, что ты не верблюд. Например, у меня в Швейцарии раз в год закрывают счета, и нужно приходить и объяснять. Я объявлен в розыск в России, в Беларуси. Есть страны, где вышли мои книги. Например, в Таиланде и в Турции. Но я уже туда поехать не могу, потому что они меня экстрадируют. В Сербию мне не рекомендовали ездить. Надо гуглить каждую страну, в которую ты едешь.

— Твои книги переведены на 20 языков. Можно сказать, что ты — довольно громкий голос беларусов. Чувствуешь ли ты ответственность за это?

— Я никогда про это не думал. Скорее, я один из сильных голосов Беларуси. Я гражданин Беларуси, и моя ответственность рассказывать про то, что у нас происходят чудовищные вещи, недопустимые, что у нас мучают людей, убивают, похищают, и это недопустимо, и нужно об этом говорить, о том, что в Беларуси катастрофическая ситуация.

Любовь и дети

— Какое будущее ты хотел бы для детей или хотя бы для одного конкретного ребенка, своего?

— Мне кажется, мы им уже оставили планету Земля не в самом лучшем виде, к сожалению… Я должен оставить сыну возможность пожить в нормальном обществе, пока мне не удалось изменить общество в Беларуси, что сделать сложно. Я сделаю все возможное, чтобы у сына был паспорт страны, в которой он сможет голосовать, где его будут уважать и где будут всерьез относиться к нему как гражданину. А в 18 лет он сам выберет, где и как хочет жить: вернуться в Беларусь или жить в Швейцарии, в Германии, в Англии.

Я не знаю, гражданином какой европейской страны буду я, потому что у меня заканчивается паспорт через полтора года. Потом я остаюсь без документов, и я не знаю, что я буду делать.

— Как ты думаешь, ты хороший отец?

— Это очень странно, когда родители рассказывают, какие они классные. Об этом надо спрашивать у детей. Отцовство — это супер сложный путь. Мне есть куда расти. Из хорошего: я совершенно точно могу признавать свои ошибки, исправлять их, и сын знает, что отец извинится. Он знает совершенно точно, что отец его очень любит. Ты пытаешься не повторить ошибки своих родителей, но всегда, конечно, делаешь какие-то свои ошибки, новые.

— Какую ошибку ты сделал как родитель?

— Миллион ошибок я сделал. Я шипел на него, я выходил из себя, когда не нужно было. Мы садились на велосипеды и херачили куда-нибудь в горы на много-много километров… Я неправильно его мотивировал, когда нужно было по-другому это делать. Да, иногда нужно встряхнуть паренька и привести его в чувство… Но просто надо всегда с любовью все делать — и будет хорошо. Мне очень повезло с Ромичем, у меня великий сын. В смысле, ему 13 лет сейчас, он мудрее меня, лучше меня во всем. Я у него всему учусь. Единственное, что он не может посуду за собой убрать до сих пор. Все остальное — окей.

— Воспитывать ребенка надо с любовью, ты говоришь. Откуда ее брать?

— Чем больше в вас любви, тем больше вы можете ее отдавать. В какой-то момент, я думаю, что во мне ее было немного, а сейчас много, я думаю, что он это тоже чувствует.

— Ты в «Слоне» про свою настоящую любовь писал?

— Со мной не случалось ничего более прекрасного, чем когда я по-настоящему любил. Это совершенно потрясающее, окрыляющее чувство. Ты проживаешь это каждый день. У тебя водопады мурашек, когда ты смотришь на свою любимую женщину, и их становится только больше и больше день ото дня. Ты просто думаешь: «Вау, вот это девчонка, это что-то прекрасное». Настоящая любовь — это когда ты очень настроен на человека, когда ты готов исправлять что-то в себе, но не меняться полностью, когда ты просто счастлив рядом с человеком. Это сложно описать, потому что это где-то на границе, чего мы не улавливаем умом, но это потрясающе совершенно. Я постарался про это написать в «Слоне», да.