Антона (имя изменено в целях безопасности) задержали летом 2022 года прямо на работе за его активность в интернете. Силовики нашли в его телефоне фотографии российской военной техники, которые он присылал в телеграм-канал, признанный «экстремистским формированием». За это ему присудили два с половиной года колонии. В конце 2024 года он полностью отбыл срок и вышел на свободу. Но на этом преследование Антона не закончилось: вскоре его снова задержали по административному делу. В результате мужчина был вынужден вместе с семьей уехать из страны. Бывший политзаключенный рассказал правозащитному центру «Вясна» об условиях содержания в ивацевичской колонии № 22, изготовлении ящиков для российского оружия и военной формы РФ, а также о тяжелом состоянии здоровья Вячеслава Орешко.
«В отличии от других, можно сказать, что меня не били»
Антон был задержан на работе в начале лета 2022 года. В РОВД во время допроса силовики угрожали ему забрать ребенка и задержать жену.
«Ну и, как обычно, сотрудники РОВД начали с допроса. Можно сказать, что „погладили“ немного. Ну и, конечно, они любят угрожать сразу семьей. Понятно, что как человек, который первый раз попал в такую систему, как отец и муж, был вынужден пойти на контакт. Они говорили, что знают о моем участии в протестах, что заберут ребенка».
Кроме того, против мужчины силовики применяли физическую силу.
«Немного дали по прессу, подзатыльника немного. Но в отличии от других, можно сказать, что меня не били. Отчасти это было психологическое давление. Кричали: „Тебе измена государству, шпионаж, поедешь на двенашку, жену твою посадим“.
В итоге дал им пароль. Но предварительно, очевидно, почистил все, что смог, но они как-то восстановили. А когда началась война, я жил неподалеку от места, где часто летали самолеты. На них было написано, что российские. И в телефоне были их фотки. Я их отправлял в чат-бот одного канала. Там и перед войной активность была и после начала. Но эти фотки так фактически никуда и не пошли дальше. Но их нашли, когда меня взяли».
Сначала Антона арестовали на 10 суток по административному протоколу. Но уже на шестой день ему предъявили обвинения по ст. 361−4 Уголовного кодекса (Содействие экстремистской деятельности). До суда мужчину содержали в брестском СИЗО-7.
«Нет печеньки в описи, но в сумке есть — рапорт и в ШИЗО»
До рассмотрения уголовного дела в суде Антона четыре месяца удерживали в Бресте. После суда бывшего политзаключенного перевели в ивацевичскую колонию № 22.
«Там лишают всего тоже за всякую фигню. Нет печеньки в описи, но в сумке есть — рапорт и в ШИЗО или лишение долгосрочных свиданий и передач. Они такое любят.
Есть в колонии те, кто сдают людей администрации за сигареты. У них с администрацией договоренности: они рассказывают, что происходит в отрядах, а „мы вас не трогаем“».
Антону в заключении предложили написать прошение о помиловании за два месяца до освобождения. Тогда в колонию приехал прокурор, вызвали 15 политзаключенных, из которых только двое написали прошение, говорит мужчина. За отказ писать прошение Антону не выписывали взыскание. Но позже он узнал, что некоторым за отказ угрожали добавить срок заключения по новому уголовному делу.
«С этого года уже нельзя обучаться в ПТУ»
Режим Лукашенко много лет использует практику дополнительного давления на политзаключенных в колонии. Одним из них является статус «злостного нарушителя режима», который налагает дополнительные ограничения. В ивацевичской колонии этот статус также назначают политзаключенным.
«Обучение запретили тем, у кого профучет экстремистский. С этого года уже нельзя обучаться в ПТУ (профессионально-техническое училище). Раньше запретили во всех остальных колониях, а у нас только сейчас.
В начале 2024 года приехала какая-то очередная проверка. Увидели, что политические ходили на двое суток на свидание. Ну и все, началось: „А чего у вас не так много злостников?“ Наверное „по указке“ сразу нескольких ими сделали. Кого в ШИЗО быстро отправили, кого так просто.
Интересно, что когда такие полковники и подполковники приезжают якобы проверять, они любят по сумкам именно профучета шмонать. Они по твоим трусам и носкам лазят и составляют рапорты за лишний носок, трусы или бумагу туалетную. В основном за это просто лишают чего-то, но если нечего уже, то тогда в ШИЗО отправляют».
Изготовление ящиков для снарядов системы «Град»
По словам Антона, всех по прибытии сразу отправляют на «низко квалифицированную работу», где политзаключенные обкручивают и обжигают провода от «Белтелекома». Также политзаключенные делают ящики для снарядов системы «Град» (реактивная система залпового огня, используемая армией РФ в войне против Украины).
На «швейке» изготавливают телогрейки, костюмы, шапки, трусы. Но, как вспоминает бывший политзаключенный, были заказы и на военную форму для России.
«Бывало, что пришивали ярлыки с надписью ГП — 5 (государственное предприятие). Потом, говорили, что их срезали и пришивали новые, якобы какая-то Гродненская фирма шьет. Потому что заказчик „Лаготекс“, может, побоялись санкций. Но там немного их было, может комплектов 300 за то время, пока я там был».
«Лечат там понятно как — вырывают зуб, и все»
По словам бывшего политзаключенного, лечение в «Волчьих норах» стандартное: иногда дают обычные лекарства, но получить качественную медицинскую помощь почти невозможно.
«В общем, какие-то таблетки там дают. И при температуре. Но самое основное, что почти никогда не дают больничный режим, а если и дают, то без постельного режима. „Медперсонал“ сам говорит, что закончились больничные.
Но если ты получил травму и скажешь, что на промзоне, то неважно, какая у тебя бирка (желтая или белая), — сразу дают больничный.
К стоматологу я там не ходил, так как боялся. Это одно из мест, где можно подхватить ВИЧ и гепатит. Лечат там понятно как — вырывают зуб, и все».
«Не видит на расстоянии руки» — о политзаключенном Вячеславе Орешко
Антон вспомнил нескольких политзаключенных, с которыми общался в колонии. Одним из них был беларусский политолог и общественный деятель, активист профсоюза РЭП 70-летний Вячеслав Орешко.
«Ему тоже помилование предлагали, но он отказался. Он пытался получить инвалидность по зрению, так как фактически не видит на расстоянии руки. Но, очевидно, никто не сделал.
Это как у меня было. Начались проблемы с тазобедренным суставом. Приезжали врачи, они сказали, что надо делать снимок. На этом все и закончилось. После освобождения сделал снимок, и сказали, что дисплазия. Но всем там на это плевать.
Там только если уже будешь умирать, то тогда да, могут отправить в эту новую больницу, что в Колядичах построили».
«Лебедка отправили на шесть месяцев в ПКТ и крутили на 411-ю статью»
Также до недавнего времени в ИК-22 отбывал срок военный аналитик Егор Лебедок, с которым был знаком Антон. В декабре 2024 года Егору заменили режим содержания на тюремный и перевели из колонии. Его местонахождение пока не известно.
«По последней информации, до моего освобождения, его отправили на шесть месяцев в ПКТ и крутили на 411-ю статью. Лебедок очень юридически подкован, его сложно им потопить. Как доходила информация из ШИЗО от людей, которые с ним сидели, что приходит к нему Пирог (сотрудник ИК-22), дает тряпку и говорит: „Иди, мой“. Вообще в колонии это работа тех, кто имеет низкий социальный статус. Это делается специально, чтобы унизить, а когда отказываешься выполнять приказ, тебе сразу пишут взыскание. Но он красиво из этого уходил. Как мне передавали, он говорил: „Я не отказываюсь выполнять, но я буду выполнять другую работу, которая не будет вредить моей чести и социальному статусу“».
«Ему как-то „мойку“ подбросили»
Антон вспомнил, что журналисту и телеведущему, который ранее занимал должность в части «президентского пула» телеканала ОНТ Дмитрию Семченко предлагали сниматься в пропагандистском фильме:
«Семченко несколько раз покатали в ШИЗО. Ему как-то „мойку“ (лезвие) подбросили. Ему предлагали дать интервью пропагандистам. Но, насколько знаю, приезжали и снимали другого, у которого сеть туристического бизнеса по Беларуси (речь об Александре Мирском)».
«Ну вы же понимаете, электоральная кампания…»
После освобождения к бывшему политзаключенному каждые выходные приезжали сотрудники милиции с проверкой. При этом за Антоном не устанавливали превентивный надзор. Перед президентскими выборами, которые прошли 26 января, силовики приезжали к мужчине даже поздно вечером. Они зашли ночью на территорию частного дома и светили фонариками.
«Я им говорю, что я не под наблюдением, какая может быть проверка. А они мне: „Ну вы же понимаете, электоральная кампания…“ и сбежали».
Через три недели после освобождения Антона вызвали в милицию в качестве свидетеля, не объяснив никаких подробностей.
«Там мне показали мою страницу во „ВКонтакте“. Мне предъявили подписки, которые они признали экстремистскими. Хотя последний раз я сидел там в день моего задержания и последний доступ был у сотрудников, а телефон мой потом продали, не удалив мою информацию. И люди, которые его купили, потом писали моей жене и пытались шантажировать. Я им начал объяснять, что даже на фото с подписками, которое они мне показывали, видно, что я там давно не сидел. Тем более экстремистскими их признали также тогда, когда я сидел уже. Я сразу спросил, сколько за это сейчас дают: 10, 15 суток? Они начали говорить: „Да нет, вы что, 20 базовых“. Я сказал, чтобы не рассказывали мне сказки. В итоге мне дали 20 суток, но позже снизили до 15».
«Они забрали теплые вещи, даже теплые свитера»
«ИВС, конечно, это отдельный вид пыток: никаких передач, спать надо на полу, много людей — по 10−12 человек, бесконечные подъемы, шмоны, растяжки. И, если сравнивать „сутки“ в 2022-м и 2024-м, то сейчас будто хуже стало. В зависимости от смены сотрудников, кому-то даже трусы с носками не передавали. А потом пришел начальник и позабирал полотенца, не знаю, что было в его голове. А это был ноябрь, было прохладно, и они забрали теплые вещи, даже теплые свитера. А мы спали на полу, то мы те свитера подстилали под себя, то они, видимо, поэтому и забрали. В 2024 году перебрасывали каждый день из хаты в хату. В наручниках, разумеется, полдня проводишь. Ночные проверки, спишь со светом, но это уже „стандарт“ такой.
В 2022 году был у нас в камере человек, которому после аварии делали операцию на черепе. И у него не было таблеток, без которых повышается давление. У него началась рвота, кровь эта отовсюду… А потом начались конвульсии. Пока его там вывели, он посинел. За ним приехала скорая помощь, вывезли, сделали укол и вернули обратно».
«Только освободился и обратно в систему»
«Во время последних „суток“ немного поиздевались. Но я же привыкший уже. Только освободился и обратно в систему. Ребята, которые были там первый раз, вот им было там не сладко, потому что это жестко. Все были по политике. Там сейчас и за „неповиновение“ (арт. 24.3 КоАП) бросают. Нас в ИВС называли „особики“ — особый режим.
Ну и если, как человек, который уже сидел, начинаешь им „по закону“ просить предъявить перечень вещей, которые я могу иметь в камере, они, конечно, говорят: „Да-да, сейчас принесем“. Но на этом все заканчивается».
«За***ли уже эти бэчебэшники, убивать вас надо»
«В душ и на прогулку не выводили. Прогулкой они называли то, когда на нас надевали наручники и мы около 30−40 минут сидим или ходим в них по камере, а потом у нас якобы „проверка“. Она проходит днем примерно три-четыре раза. При этом они любят к обеду по три раза приходить. После обеда дают до пяти часов нормально посидеть, а потом около шести часов надевают наручники и в восемь. В это время они выводят нас на коридор во время шмона, мы стоим на „растяжках“.
Когда только заходишь в ИВС, контролеры сразу начинают: „Что вам, пальцы переломить? За***ли уже эти бэчебэшники, убивать вас надо“».
«Не надо никуда лезть, надо сделать правильный выбор»
После отбытия «суток» Антона вызвали на наблюдательную комиссию.
«Мне позвонили и сказали приехать аж в другой сельсовет. Я спросил, точно ли они мне звонят. Мне сказали, что да и мне нужно приехать на комиссию. Я испугался, не понял. Приехал. А там собрались председатели „колхоза“ (сельсовета), каких-то женщин привезли, наверное из райисполкома, и они все начали учить меня жизни. Что не нужно никуда лезть, что нужно сделать правильный выбор. Стоишь, качаешь головой.
А потом вызвали уже в райисполком сам. Там уже было больше и милиционеров, и женщин, и председатель райисполкома. Ну и тоже все в этом стиле. Смотри, никуда не лезь».
После «суток» Антон вместе с семьей был вынужден уехать за границу, сейчас они находятся в безопасности.